Уже 15 июня (любимый день в году), и мне, наконец-то, 17 лет. Долго ждала именно этот возраст. По-моему,та самая молодость, когда ты вроде и не ребенок,но и не совершеннолетний,ты не взрослый. Это сложно объяснить. Чувство полета какое-то, я ведь еще очень молода и это охуенно.
Не буду долго разглагольствовать. У меня прекрасное настроение, я счастлива, все проблемы ушли на второй план. Я дышу-я живу.
Day 17. Песня, которая нравится мне, но не нравится никому из моего окружения. Заслышав первые аккорды, я всегда впадаю в ступор. Невозможно не сводить с ума себя, невозможно не размазывать по лицу тушь и слезы, невозможно не захотеть рвать свои треклятые волосы, потому что песня вырывает душу с корнями. И это необъяснимое чувство.
Воздух комнаты,квартиры,города провонял безумием. Либо вокруг меня распространяется его одурманивающий запах. Меня тянет на музыку, одновременно успокаивающую, но и капающую на мозг. Тянет на эти картинки без смысла, без подтекста. Самое страшное, что я стала находить в них смысл, и теперь для меня картинки становятся фотографиями. Словно фотографии моей жизни, моего безумия. Голод приносит удовольствие, чувство сытости заставляет становиться нормальным человеком,а мне уже так надоело притворяться нормальным. Меня держат мои идеалы. Сны овеяны парами ядовитого газа - он медленно убивает меня, наверное. Но это как наркотик. Я умираю, но безумие тянет за собой. Люди стали чужды - есть только я, блокнот, ноутбук, книги и мое сумасшествие. Из-за жары не хочется курить - это радует. И не стоит обо мне беспокоиться, мне хорошо. Наконец-то, хорошо.
Я сейчас думаю, что жизнь - не такой уж непролазный пиздец, коей я привыкла ее считать.И,о Боже,отрубите мне голову,я жду того момента, когда эта самая жизнь повернется ко мне жопой. Потому что любая моя мысль типа "жить хорошо" обязательно несет за собой небывалый пиздец.Научена горьким опытом.
Страшно хочется увидеть солнце. Погода не радует, и небо почти никогда не бывает ясным. Даже если утром ни облачка,то к обеду обязательно налетят неизвестно откуда тучи. Всю неделю, каждый божий день дождь. И такое "лето" совсем не радует. Как правило за всю зиму я намерзаюсь в кочерыжку, а конец мая-начало июня именно то время,когда я выкатываю свою растолстевшую и замерзшую тушку на улицу,и под лучами солнца отогреваюсь. Это невероятное чувство, будто я тысячу лет не видела,элементарно,луча света...Это очень странно,но точно неприятное чувство.
Я просто очень хочу долгожданное лето,солнце и гулянок до ночи...
ФБ 2012 давно прошла, а я так ничего сюда и не перетащил. Нипорядок.
Название: Его слабость
Автор: K.Rosier Бета: Katkhen Размер: миди, 6 384 слова Пейринг: Кирк/Спок, Кирк/мнимый ОМП, Маккой/Кристина Категория: слэш, гет Жанр: романс, ангст Рейтинг: от NC-17 (кинк!) до NC-21 Краткое содержание: последнее задание пятилетней миссии пришло не очень удачно, или вариации на тему «Почему Спок решил достичь Колинара». Предупреждения: писалось на 4 лал ФБ 2012 - вуайеризм, почти бандаж, психологическая подмена партнёров, небольшие телесные повреждения сексуального характера Примечание: вселенная Star Trek между ТОS и ТМР
— Вот уж никогда бы не подумал, что ты романтик, — Джим стоял на лесной опушке, усыпанной белыми цветами, и жмурился от солнечных лучей. Вдалеке между деревьями можно было разглядеть переменчивое сияние озера, на берегу которого стоял большой дом. Кирк нередко катался вокруг этого озера на лошади, а иногда забирался и в лес, но этого места прежде не находил. — Вы преувеличиваете, — Спок говорил бесстрастно, но Джим подозревал, что вулканец доволен. — Хорошо, — кивок и хитрая улыбка. — Тогда почему ты привёл меня сюда? — Мне показалось, что оно вам понравится. — Ах, тебе показалось, — очень серьёзное лицо. — А мне казалось, что я кое о чём тебя просил. Спок вскинул бровь, пытаясь догадаться, о чём говорит Кирк. — Вы много о чём просили. читать дальше— Возможно. Но только об одном я просил порядка полумиллиона раз. — Я понял, Джим. — Вот видишь, можешь, когда хочешь. Довольный собой, Джим сел на траву и похлопал рядом с собой, приглашая вулканца присоединиться. — Но ты оказался прав, мне здесь нравится. Как ты нашёл эту поляну? — При исследовании окрестностей она показалась мне приемлемым местом для медитаций. — Серьёзно? Медитаций? Вот это доверие. С чего вдруг? Спок не ответил. Съедаемый любопытством, но всё-таки уважающий чужое право на секреты, Джим откинулся на спину и подставил лицо щедрому летнему солнцу. Спок обернулся и уже не смог отвести глаз от лежащего рядом с ним человека. Он не просто гармонично смотрелся в этом спокойном и красивом месте, он казался его частью. Солнечные лучики словно заблудились в его волосах, от чего они светились золотом. Загорелая кожа на переносице была покрыта веснушками. Джим дышал легко, глубоко, и казалось, что в нём столько самой жизни, что только благодаря его присутствию начинают распускаться цветы и шуметь ветер. Его прежде сжатые губы начали растягиваться в улыбке. — Ты наблюдаешь за мной. — Ты не можешь этого знать, у тебя закрыты глаза. — Но я знаю. У меня словно мурашки по коже. Надеюсь, ты не пытаешься прочитать мои мысли. — Ответ отрицательный. Споку показалось, или Джим разочарованно хмыкнул? Вдалеке послышался звук колокола. — Ну, нам пора, — он, словно мальчишка, в мгновение ока подскочил на ноги и отряхнулся. — Ты идёшь? Вулканец неторопливо поднялся и оказался нос к носу с Джимом, который непонятно зачем подошёл вплотную. — Знаешь, — очень тихо, словно их могли услышать. — Это странно, но меня не покидает ощущение, что тебе я могу доверять куда больше, чем всем остальным. Спок почувствовал, что у него похолодели руки и начало гореть лицо. — Но у меня очень хорошая интуиция. Каждое слово дыханием касалось его лица, отчего волоски по всему телу вставали дыбом. Джим, будучи всё это время очень серьёзным, вдруг улыбнулся. Его глаза, золотисто-медовые в свете солнца, были почти такими, как прежде. Но только почти. В них было столько же тепла и солнца, но не было самого главного — узнавания. — Я капитан корабля. Когда меня выпишут, я сделаю всё, чтобы тебя перевели на мой корабль. Мне кажется, мы с тобой сработаемся. Он говорил это так искренне, что становилось невыносимо больно. — Я согласен, — хрипло ответил Спок. — Не расслышал, — Джим был готов уже рассмеяться. — Я согласен, капитан. — Да, мне нравится, как это звучит. Думаю, лучше всего тебе подошла бы роль моего первого помощника. Пошли быстрее, а то опоздаем.
*** Тишину в кабинете нарушал только шелест кондиционера и непонятные стонуще-пузырящиеся звуки из-под крышки чайника. Каждый день одно и то же, словно заезженная пластинка, которую он не мог не запускать по кругу снова и снова в надежде, что в слишком логичной голове сидящего напротив вулканца наконец-то проснётся логика. Впрочем, прошёл уже месяц, а продвижения не было ни в одном из насущных вопросов. Перед глазами доктора лежал последний медицинский отчёт о текущем состоянии одного из пациентов, который он сам же и составил пару часов назад. В каждой строчке — приговор, условно обозначенный фразой «без изменений». Есть ли смысл показывать его Споку? — Вы можете ознакомиться, — как и прежде скажет доктор и протянет пад. Вулканец сделает именно то, что делал всегда: кивнёт и вернёт прибор владельцу. — К сожалению, я не могу ничего сделать, — скажет доктор. Вулканец снова кивнёт и промолчит. — Спок, послушайте, прошло уже столько времени. Вы ничем не можете помочь здесь, зато вы можете вернуться к своей команде и продолжить службу, — в очередной раз доктор постарается достучаться до второго из двух самых упрямых существ, с кем был когда-либо знаком. — Я не согласен с вами, доктор. Я считаю, что моё присутствие способно благотворно повлиять на… — Нет, оно не влияет. Вы только мучаете себя и… — Это ваша профессиональная оценка ситуации? Если так, то… — Катитесь вы к чёрту… — Очень профессионально… И так будет продолжаться некоторое время, а потом Спок уйдёт, чтобы вернуться на следующий день, услышать монотонное «без изменений», снова вступить в бессмысленный спор, уйти, а потом опять вернуться. Крышка чайника в очередной раз издала пузырящийся стон, и вулканец её снял. Видимо, его это раздражало ничуть не меньше, хоть вида он не подавал. Доктор продолжил молчать, глядя в пад, а скорее — сквозь него, и иногда подносить кружку к губам. — Я вам признателен, — Спок первым нарушил молчание. — За то, что больше не пытаетесь избавиться от моего присутствия. — Если бы это имело хоть какой-то смысл. Маккой поймал себя на мысли, что он никогда и не хотел избавляться от Спока, просто изо дня в день смотреть, как тот сжигает себя, было так же невыносимо, как видеть спокойствие и безразличие Джима. — Полагаю, вам нечего мне сообщить. — Полагаете вы верно. — Тогда я, пожалуй, пойду. Доктор кивнул, махнув рукой, но глаз на вулканца не поднял. Да и что бы он там увидел? Ещё более впалые щёки и пустеющие глаза? Не успела дверь за одним посетителем затвориться, как в кабинет вошёл другой. — Да оставят меня сегодня в покое или… Кристина? Девушка стояла в дверях и смущённо улыбалась. Её руки в тонких летних перчатках мяли кожаный клатч — она очень волновалась. — Что-то… случилось? — сбивчиво поприветствовал её Маккой. Они не виделись уже пару недель, поскольку он остался при госпитале, а Кристина не хотела покидать Энтерпрайз. И теперь он был очень рад видеть её, но словно не узнавал. Пытаясь восстановить в памяти все годы службы, он осознал, что никогда не видел девушку не в форме. Любая высадка, любое мероприятие — они облачались в парадную или повседневную форму согласно уставу. И теперь, в лёгком хлопковом платье и с распущенными волосами, она выглядела как никогда привлекательно. — Нет, ничего такого, — она пожала плечами и подошла ближе. — Я приехала навестить Джима и… Улыбка дёрнулась, но не пропала. — И встретила Спока, когда он выходил. Мне… Извините, — она махнула указательным пальцем под носом, стирая влагу и развернулась, чтобы покинуть кабинет, но Маккой успел перехватить её у дверей. — Постойте. Сядьте, я налью вам чаю, — хмурый тон и немного неуклюжие жесты. Собранный и довольно жёсткий в работе, он становился совершенно неловким и скованным в вопросах, касающихся симпатий и чувств. А Кристине он уже давно симпатизировал. — Да, спасибо, — она вцепилась в чашку, словно ища в ней поддержку. — Я подумала, а не возьмёте ли вы меня к себе? Маккой встал рядом, привалившись бедром к столу, и в привычном жесте скрестил на груди руки. — А Энтерпрайз? — А что — Энтерпрайз? — она поставила чашку, поскольку руки слишком дрожали. — Без вас там всё иначе. Она стоит в доках, пока выбирают нового капитана из толпы желающих. Все очень подавлены переменами. Особенно Скотти, который и уйти-то не может. «Моя девочка, как я её брошу», — всё время повторяет. Кристина постаралась весело рассмеяться, но вышло очень глухо и грустно. — Кто бы мог подумать, что всего без троих членов экипажа на борту станет так… пусто, — закончила она уже шёпотом, снова потянулась к кружке, но передумала. Не зная, что сказать, Маккой нерешительно коснулся ладонью её плеча. Кристина подняла глаза и потёрлась щекой о тыльную сторону его ладони. Не ожидавший этого Маккой отдёрнул руку, за что тут же себя обругал. Но Кристина, истолковав жест по-своему, залилась краской и вскочила на ноги. — Простите, я, правда, пойду. Рада была вас видеть! — Ну и до свидания, — в ужасе от того, что произносит, Маккой огрызнулся. — Рада она. Кристина замерла в шаге от бывшего коллеги, совершенно ошарашенная его реакцией. Или, скорее, узнавая её. — Да, рада, — совершенно искренне и с лёгким смешком ответила она наконец. — Я возьму тебя, — окончательно смешавшись и рассердившись, Маккой смотрел куда угодно, но только не на неё. — Но только через неделю. — Спасибо, — она подалась ему навстречу и легко коснулась его щеки губами. Маккой прикрыл глаза, чувствуя, как сбилось на мгновение дыхание, а сердце пустилось галопом. Вот, она сейчас уйдёт, и он сможет подумать, в какой же момент его жизнь успела перевернуться с ног на голову. Обнявшие его руки и уткнувшееся в шею лицо стали полной неожиданностью. Девушка не плакала, но дрожала. Пытаясь как-то её успокоить, он начал гладить её по спине. — Я бы не выдержала так, как он, — очень глухо в воротник рубашки. — Как кто? — Как Спок. Если бы с тобой случилось то же самое, что с Джимом, мне кажется, я бы не выдержала. Мне даже страшно представить подобное. — Но ведь не случилось. На мгновение объятия стали крепче, но потом Кристина отстранилась. Её глаза покраснели, а губы немного припухли, словно она их кусала. Маккой коснулся щеки девушки ладонью, продолжая хмуриться и осуждать себя за это. У него есть дочь, виски и вагон ошибок за плечами, и кто сказал, что он имеет право втягивать во всё это свою подчинённую? Кто дал ему право так желать её поцелуя? Девушка качнулась вперёд, предлагая, но не решаясь перехватить инициативу даже в этом вопросе. Видя, что Маккой колеблется, она отступила назад и очень тепло улыбнулась. — Тогда я приду через неделю. — Да, конечно, — кивнул Маккой и обхватил себя руками, то ли защищаясь, то ли испытывая желание спрятаться. Когда Кристина ушла, он с какой-то непонятной решимостью и уверенностью допил чай из её чашки. — Старый дурак, — хмыкнул он себе под нос и постарался мыслями вернуться к проблеме, от которой в том числе могло зависеть и будущее Кристины. Джим.
*** Покинув кабинет доктора, Спок сразу направился в палату Джима. Находиться рядом с ним за последний месяц стало необходимостью ещё большей, чем за пятилетку службы. Каждое утро, когда они встречались, и каждый вечер, когда Спок уходил в свою палату, он лелеял надежду, что ещё немного, и всё изменится. Это было самое нелогичное чувство, которое он когда-либо испытывал, сродни веры в чудо. Даже любовь к невозможному землянину, от которой он несколько лет упорно отрекался и бежал, теперь казалась самым обоснованным и правильным, что только может быть. Конечно же, во всём, как всегда, был виноват только Джим. Джим, и его главная слабость — красивые женщины. Когда их пятилетняя миссия подходила к концу, они получили последнее задание от руководства — провести переговоры с расой телепатов, чья планета находилась в паре сотен световых лет от их местонахождения. Что может быть проще? Их встретили очень тепло и оказали величайшую честь: на планете, где царит монархия, они собрали правителей всех стран и устроили приём в священном месте. Никто из них не проявлял агрессию, все были заинтересованы и хотели как можно больше узнать о Федерации, о том, как стольким непохожим друг на друга расам удалось создать нечто настолько грандиозное и прочное. Кирк прекрасно справлялся со своими обязанностями, и всё шло как по маслу, пока не пришло время вечерней праздничной религиозной службы. На неё были также приглашены семьи монархов: их жены и дети. Когда пришло время, все встали в круг, подняли лица к небу и запели. Для расы, которая обычно общается телепатически, делая исключение только для инопланетных гостей, пение было особой привилегией, и учили этому только представителей знати и священнослужителей. Кирк и Спок прекрасно понимали, какую честь им оказывают. Вот только они не знали, что во время священной службы, прямого общения с высшим разумом, у них полностью снимаются ограничения на проникновение в чужое сознание. Все мысли во время песнопения должны быть едины, все помыслы чисты, чтобы не оскорбить Всевышнего. Среди поющих была девушка. Кирк даже не запомнил, дочерью которого из монархов она являлась. У неё были толстые светло-русые косы до колен, большие, значительно больше человеческих, серые глаза, очень гладкая бледно-серая кожа и небольшой рот с пухлыми губами. При всех различиях во внешности, её нельзя было назвать непривлекательной. И Кирк, глядя на неё, не мог не думать о том, каково это — обладать подобной красотой. Спок стоял рядом, почти касаясь его плечом, и слышал отголоски некоторых мыслей. Вот уже больше года они с капитаном были близки, но даже с позиции его возлюбленного он не увидел ничего предосудительного в этих мыслях. Гостеприимные хозяева оказались другого мнения. После службы к ним подошла эта девушка вместе с одним из монархов, как оказалось — отцом. Мужчина долго смотрел в глаза Кирку, общаясь с ним мысленно и не позволяя другим вмешиваться в их разговор. Спок чувствовал сперва тревогу, а потом гнев, исходивший от Кирка. Не понимая, что происходит, он потянулся разумом к разуму Кирка, и успел ещё выхватить чужое «…грязные помыслы обладания, уже обладая…», после чего разум Кирка захлопнулся, словно железные ворота. Его взгляд расфокусировался. — Это наказание не вам, но ему, — ответил монарх на внезапную панику, охватившую Спока. — Вы можете вернуться на корабль. И они вернулись. Через день они получили послание, что данная планета пока не собирается вступать в Федерацию, через месяц они вернулись на Землю, и ещё через пару дней Маккой перевёлся в одну из лучших реабилитационных клиник на планете, прихватив с собой Кирка и, раз уж не удалось отделаться, Спока. Никто не мог сказать с точностью, что стало причиной пробуждения Кирка от дрёмы наяву, но это произошло, и он чувствовал себя прекрасно! Вот только он никого не узнавал. Он помнил и о Споке, и о Маккое, но, встречаясь с ними лицом к лицу, видел в них совсем других людей. Иногда, оставаясь со Споком наедине, он говорил: — Мне очень жаль, что Боунс так ни разу ко мне сюда и не пришёл. Чёрт с ними, с остальной командой, но Боунс! О Споке он предпочитал не говорить, за что вулканец был ему благодарен, но в то же время желал обратного. — А ты не думал провести это своё мозгосплавление? — ворчал поначалу Боунс. Думал и пробовал, только через металлические ворота пробиться ему не удалось. Спок даже приглашал семейного лекаря с Вулкана, но и тот не смог обойти инородный ментальный щит. — Только изнутри он может быть снят, — вот и вся помощь. Что ещё оставалось Споку, кроме как ждать и быть рядом? — Увлекательно? — раздалось из-за плеча. Спок моргнул и осознал, что стоит на пороге пустой комнаты Джима и не двигается. — Ты тут уже минут десять. Я всё думал, окликать тебя или нет. А потом не выдержал. Горячая ладонь легла вулканцу на плечо и соскользнула вниз, когда Кирк прошёл мимо. — Чего стоишь, проходи давай. Споку казалось, что он наблюдает за тем, как в комнату входит солнце.
*** Это не самый плохой вариант, каждый раз думал Спок, гуляя с Джимом по берегу озера или засиживаясь допоздна за шахматами или со стаканчиком чего-нибудь крепкого. Точнее, пил только Джим, а Спок из солидарности болтал резко пахнущую жидкость в стакане. Поскольку в клинике содержались преимущественно те пациенты, которым требуется покой и отдых, иногда выпивать не запрещалось. — Прямо курорт какой-то, — смеялся Джим и наливал себе ещё. Да, не самый плохой. Узнаёт его Джим или нет, по крайней мере, они вместе. — Скажи мне, — в один из вечеров они сидели на диване в комнате Спока, точнее Спок сидел, а Кирк полулежал, забравшись с ногами и обняв рукой спинку дивана. Кирк выпил немного, так что на откровенность скорее потянуло из-за уже упомянутого им доверия, нежели из-за алкоголя. — Вулканцы мечтают? — Это совершенно нелогичное занятие. Кирк фыркнул. — Я не спрашиваю, логично это или нет. — Тогда зачем ты спрашиваешь, если и сам знаешь ответ. — Я просто хочу понять, это у всех вулканцев так, или только… не важно. — Или только у полукровок? Кирк дёрнулся, но потом засмеялся, пытаясь самого себя успокоить. — Нехорошо читать чужие мысли. Но да, именно это я и имел ввиду. Спок замолчал, думая над ответом. Каждый раз он чувствовал себя некомфортно, обсуждая самого себя с самым дорогим ему человеком. — Я не берусь говорить за всех, но, судя по всему, этот недостаток присущ любому разуму. — Недостаток. А все вулканцы отличаются ханжеством? Чем глубже ночь, тем ближе дно бутылки и тем меньше разговоров. Спок нечасто видел Кирка пьяным, но ему казалось, что тот будет вести себя немного иначе, нежели глядеть в потолок и беззвучно шевелить губами. Присмотревшись, Споку начало казаться, что Джим перебирает имена, но ни одного конкретного прочитать по губам не удавалось. — Ты когда-нибудь любил? — раздалось очень хрипло, в темноту. И прежде чем Спок успел ответить, Джим повернулся к нему. Он выглядел совершенно трезвым, хотя это было не так. — Я раньше думал, что могу справить с чем угодно, с любым чувством. А сейчас понимаю, что не могу. Что бы я ни делал, я не могу это пересилить, или забыть, или похоронить. Спок смотрел на Джима и не понимал, как тот оказался настолько близко. — Я закрываю глаза и вижу его лицо. У него такие невероятные глаза. Тёмные, почти чёрные. Когда он смотрел на меня, мне казалось, что они как тлеющие угли — вот-вот останутся на коже ожоги. И я хотел, чтобы остались, чтобы все их видели. А его губы, — он потянулся и на мгновение коснулся кончиками пальцев губ Спока. — Я готов был разорвать глотку любому, кого они коснуться. И умереть, продать душу, когда они касались меня. Джим закрыл предательски блестящие глаза и глубоко вздохнул. — Не знаю, что я сделал не так, раз он бросил меня здесь одного. Спок смотрел, как Джим кусает губу и крутит в пальцах стакан, и не понимал — ему настолько больно, что он ничего не чувствует, или просто нечему болеть, так как от сердца остались одни ошмётки? — А как ты видишь меня? — наконец удалось заставить шевелиться язык в пересохшем рту. — Что? — Кирк был растерян и смотрел куда-то мимо. Он явно не слышал, о чём его только что спросили. — Как ты видишь меня? — повторять оказалось невероятно сложно, поскольку голос не слушался, блуждая по тональностям. Но этот вопрос слишком давно его мучил, и более подходящего момента он не мог вообразить. Кирк перевёл взгляд на его лицо, и чем дольше смотрел, тем больше хмурился. — Не знаю. Чем сильнее я вглядываюсь, тем больше ты… как в тумане. Ты похож на вулканца, — он постарался пошутить, но не смог выдавить ничего кроме жалкой улыбки. Внезапно его глаза округлились, а брови взлетели. — Ты… — он потянулся к Споку и замер в миллиметре от его губ. — Наверное, я очень пьян, но сейчас ты так похож на него. От Джима пахло виски и лёгкой кислинкой. Спок сам потянулся к его губами и даже успел почувствовать их влагу на своих губах, прежде чем Джим дёрнулся и от резкого движения чуть не повалился на пол. — Прости, — забормотал он непривычно грубым тоном, словно очень сильно злился на себя, и вышел из комнаты, оставляя Спока наедине с его мыслями, страхами и надеждами. Похож… на него? Оказалось, что новая надежда способна причинить чуть ли не больше боли, чем её потеря. Похож. Но ведь он и есть. Неужели пелена начала спадать с его глаз, неужели ему удалось приоткрыть створки железного занавеса? Оставаться одному было невыносимо, и Спок пошёл следом. Если всё так, как он предположил… Дверь в комнату Кирка была закрыта, но не заперта, как выяснил Спок, опустив ручку. На этаже все спали, отчего стон, просочившийся сквозь щель, показался оглушительным, способным всех перебудить. Он хотел было закрыть дверь и уйти, но услышал своё имя. Приоткрыв дверь чуть шире, он заглянул внутрь, уже нимало не беспокоясь обо всех тех, чей сон может быть нарушен. Джим лежал на постели, широко разведя ноги и запрокинув голову. Одна его рука придерживала мошонку, а другая сжимала твёрдый член и яростно двигалась по его длине. Спок втянул носом воздух. Окна в комнате были закрыты, поэтому запах, этот родной и желанный запах джимовского возбуждения можно было легко уловить. Спок сглотнул — рот неожиданно оказался полон слюны. Он уже давно не видел Джима таким: возбуждённым, открытым, жаждущим его и готовым принять. Чем дольше Спок наблюдал, тем быстрее Джим двигал рукой и тем чаще с его губ слетало то, что каждый раз сметало последние сдерживающие Спока барьеры и заставляло вбиваться в жёсткое, мускулистое, но куда более слабое тело капитана, кусать его, всасывать его язык и оставлять как можно больше следов и отметин, чтобы ни у кого и мыслей не оставалось, что он может быть свободен и у кого-то ещё есть хоть малейший шанс его получить. Ни у кого. Никогда. В паху болезненно ныло, но Спок не мог пошевелиться даже ради того, чтобы снять напряжение. Он даже не моргал, чтобы не упустить ни одного мгновения, ни одного движения этого изгибающегося в экстазе тела, ни одного звука этого голоса, когда сквозь стон зовут его. — Спок, — мучительно-низкое, почти молящее. Он смотрел на Джима и пытался понять, почему он ещё стоит, почему ещё не там, почему не покрывает поцелуями эту шею? Быть может такая близость поможет преодолеть отчуждение? Но прежде чем он что-то решил, Джим вытянул одну длинную ноту, содрогнулся и кончил, успев прикрыть головку салфеткой. Внезапно кто-то крепко схватил его за плечо и отдёрнул от проёма, беззвучно прикрыв дверь. — Ты с ума сошёл? — зашипел Маккой, таща не сопротивляющегося вулканца вслед за собой в сторону его комнаты. — Я очень надеюсь, что он тебя не заметил. Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты единственный, кому он доверяет! А если спровоцируешь рецидив? Если ему станет хуже? Маккой уставился в пустые глаза Спока и тряханул его за плечи. — Эй, очнись, иначе я применю свои методы приведения больных в чувство. — Я не больной, доктор, — наконец выдавил Спок, всё ещё слыша стоны, нежели голос Маккоя или собственного разума. — А мне кажется, что больной! — не унимался Боунс. — Причём очень и очень давно! С тех самых пор, как я, видимо, в состоянии аффекта, посоветовал Джиму рассказать о своих чувствах к тебе. Не спорю, это была моя самая идиотская идея, но… эй. Его голос внезапно смягчился, насколько доктор вообще был способен на мягкость. — Ты как? — Не стоит беспокоиться, спасибо. — А не… — доктор сжал кулаки, явно обиженный отсутствием благодарности за заботу — Ну, тогда подрочишь и баиньки. Терпеть далее такую неблагодарность он не собирался, как бы ему не было жаль друзей. В любом случае помочь он им в данный момент точно не мог.
*** Когда Маккой на следующий день вернулся после осмотра Кирка, Спок уже ждал его в кабинете, обеспокоенный вчерашним происшествием. — Без изменений? — спросил он, стоило доктору сесть напротив в привычной позе. — Очень даже с изменениями, мистер Спок, — рявкнул рассерженный Боунс в ответ. Драматическую паузу можно было не выдерживать, но Маккою очень хотелось, чтобы Спок осознал и прочувствовал свою ошибку. — Джим уже давно жаловался, что после прогулок и общения с тобой у него очень сильно болит голова. Это не было усталостью или переутомлением, просто начиналась сильная мигрень. Я советовал ему не обращать внимания, как-то выкручиваясь и думая, что это положительный эффект, и дело идёт на поправку. Но именно сегодня утром он попросил меня перевести его в другое крыло, куда у тебя нет доступа. А ещё спрашивал, когда тебя выписывают. Я сказал, что скоро, и очень надеюсь, что он не будет торчать безвылазно у себя в палате (комнате?), ожидая этого самого «скоро». Споку на какое-то мгновение показалось, что у него выбили землю из-под ног, и он вот-вот провалится на какой-нибудь круг очень человеческого Ада, в который он, впрочем, не верит. Но куда ещё могут провалиться предавшие доверие лучшего друга и возлюбленного? — Ну-ну, обмороков мне здесь не надо, — засуетился Боунс, видя бледнеющее до молодой зелени лицо. — И помирать силой мысли, кстати, тоже. — Это нелогично, — слабая попытка оправдаться. — Да я уже и не помню, когда в твоих поступках после той миссии была логика! Ладно, пока всё в порядке. Вены никто не вскрыл, да и прятаться он от тебя не будет, не в его это характере. Скорее он пришёл бы и дал тебе в морду, если бы что-то его не устроило. Так что спокойно. И Спок постарался успокоиться, насколько это было возможно. Он возвратился в свою комнату с твёрдым намерением вернуть давно забытое состояние внутреннего равновесия. А заодно — проявить уважение к чужим желаниям и личному пространству. Заперев дверь и подперев ручку стулом, он зашторил окна, разжёг свечи, раскурил несколько палочек, которые использовались для самых продолжительных ритуалов, и, приложив немалые усилия для концентрации, погрузился в медитативный восстановительный транс. Его нервная система за последние месяцы превратилась в кладбище растерзанных барьеров, обетов и нервных клеток, увенчанных выпотрошенным чувством меры. Было похоже, что Джим принял для себя какое-то решение, и у него не было другого выбора, кроме как тоже принять его, даже перешагнув через себя, и идти дальше. Прошло довольно много времени, и где-то на периферии сознания он уловил шум и голоса. Кажется, кто-то сумел открыть дверь? И зачем это могло понадобиться? Главное, что никто не совершал попыток привести его в чувства и призвать к ответу. На третий день Спок открыл глаза и единственная мысль, которая жила в его голове и имела возможность распоряжаться его действиями, заключалась в необходимости приёма пищи для пополнения энергетических ресурсов организма. В столовой на него никто не обратил внимания, или же он просто этого не заметил. Он старался максимально концентрироваться на текущем моменте и текущих действиях, чтобы никоим образом не потревожить то внутреннее спокойствие, которое с таким трудом достиг. Однако он не смог удержаться и не окинуть быстрым взглядом присутствующих. Джима среди них не оказалось, и это всё-таки вызвало лёгкое разочарование. Маккой встретил его вполне любезно. По крайней мере не стал читать нотации из серии «предупреждать надо». — Без изменений. Совсем. Хотя, судя по тому, что он ни разу не дошёл до конюшен, настроение у него отвратное. — Это удовлетворительная информация. — Да что ты, — доктор всплеснул руками и постарался сладенько улыбнуться, хотя получился скорее оскал. — Я рад, что ты одобряешь. Спок вернулся в свою комнату и в последующие дни старался как можно реже её покидать из соображений целесообразности. Осознания того, что Джим по-прежнему находился рядом, в том же здании, было вполне достаточно. Прошла ещё неделя, прежде чем он столкнулся с Джимом, причём, совершенно случайно.
*** Наступил поздний вечер, когда Спок вышел из библиотеки — единственного места во всём центре, где в общем доступе был подключенный к сети компьютер. Он проверил свою личную почту и ответил на пару рабочих сообщений. Его приглашали принять участие в нескольких межзвёздных проектах, где его опыт мог оказаться бесценным. Впрочем, ничего интересного в заявленных темах он для себя не нашёл. В главном холе, где находилась развилка по корпусам, его догнали тяжёлые шаги. Ладонь легла на плечо, и из-за спины вынырнула до боли знакомая фигура. Джим выглядел одновременно радостным и виноватым, словно ребёнок, который развернул свой подарок раньше срока и теперь не знал, как смотреть родителям в глаза. Вроде бы и его подарок, а вроде бы и не должен был этого делать. — Привет. А вот улыбку Джима, похоже, погасить были не способны никакие силы вселенной. — Ты идёшь к себе? Спок кивнул, мечась между желанием снова ухнуть в янтарь его глаз, чтобы навечно там застыть презанятной мошкой, или вспомнить о прошедшей неделе и тех усилиях, которые он приложил, чтобы привести свой внутренний мир хотя бы к отдалённому подобию вулканского. — Нам по пути, и… ты не против? — Мне казалось, что тебя перевели в другой корпус. — Неужели? — удивление было таким искренним, что Спок почти поверил. Ничего против компании он не имел. Всю дорогу до его комнаты Джим был на удивление молчалив и даже не пытался завязать разговор. Спок тоже ни о чём не спрашивал. И только у самых дверей Джим коснулся его локтя, привлекая внимание. — Прости, что так вышло в прошлый раз. Я выпил лишнего, городил какой-то бред. Я очень надеюсь, что никакие мои действия тебя не обидели… Его действия. Обидели Спока. Это кто кого ещё обидел. — Нет, всё в порядке. — Тогда, надеюсь, и это не оскорбит, — и Джим порывисто обнял вулканца, на мгновение неловко прижавшись к его боку. Спок успел подавить в себе порыв ответить на это объятие, и Джим отстранился. Практически отскочил. — Просто, не знаю, мне тебя не хватало в последнее время. Споку нечего было на это ответить. Не ему рассказывать и не этому человеку о том, что такое «не хватает». — В общем, если будет желание пообщаться, заходи. И Джим ушёл к себе в комнату, а Спок к себе. Потратив полчаса на медитацию, и не найдя в ней успокоения, он сделал безуспешную попытку избавиться от смятения под струями горячего душа. Все мысли, желания, и до кучи здравый смысл, похоже, давно уже перебрались в другой конец коридора в совсем другую комнату. Но раз Джим пригласил, почему бы это приглашение не принять? Нет, не побежал по первому щелчку пальцев. Это полный чувства собственного достоинства визит вежливости. На его стук ответило какое-то неразборчивое мычание, которое Спок решил никак не расценивать и подождать, пока ему откроют дверь. Наконец, щёлкнул замок, и за дверью его встретил улыбающийся во все зубы Джим, вытирающий полотенцем влажные волосы. Он был уже одет в пижаму и бос. — Видимо, я слишком поздно. Зайду в другой раз. Доброй ночи. — Нет-нет, что ты. Заходи. Пожалуйста. Это «пожалуйста» прозвучало настолько просительно, что иного выхода, кроме как переступить порог, не оставалось. — Ты чего-нибудь хочешь? У меня есть фрукты и холодный травяной чай. Джим, казалось, нервничал, отчего начал ходить по комнате и собирать какие-то вещи, убирая их в шкаф, что-то говорить про беспорядок, неожиданный и приятный сюрприз, снова что-то предлагать. Спок начал чувствовать себя неуютно и неуместно и снова попытался распрощаться. — Нет, пожалуйста. Останься. Джим протянул руку, и Спок только теперь обратил внимание на перебинтованные костяшки. — Что-то случилось? — Да нет, просто… Но Спок уже коснулся его руки, перебарывая дрожь от прикосновения пальцев и невольных вулканских почти поцелуев. Бинты были влажные, видимо, Джим не потрудился снять их перед душем, но необходимо было сделать это сейчас, чтобы раны не раскисали. Сматывая слой за слоем, Спок смотрел, как ткань постепенно приобретала алый окрас, пока не обнажила под собой сбитые в мясо костяшки. — Почему их никто не залечил? — А их никто и не видел, — Джим дёрнул плечом, не отрывая взгляда от держащих его руку пальцев Спока. — Значит надо показать. — Или заживёт само. Джим забрал свободной рукой бинт и откинул в сторону. — Тогда останутся шрамы. — И пусть, — улыбнувшись, он очень медленно, словно опасаясь спугнуть, склонился и коснулся губами руки Спока. Вулканец прикрыл глаза, чувствуя, как глубоко внутри пробуждается то, что он так упорно старался подавить. Отняв руку, он сделал шаг назад. — Мне действительно лучше покинуть вас. Но стоило ему повернуться к двери, как из-за спины послышался сильный удар. Похоже, Джим впечатал больным кулаком в дверцу шкафа. — Да неужели так трудно хоть раз подумать не только о себе! Какого хрена было подглядывать за мной, если теперь ты бежишь от меня, как чёрт от ладана? Спок окаменел. Казалось, все мышцы свело судорогой, и он не мог пошевелиться. Прошла примерно вечность, прежде чем Джим обошёл его, и ладони обхватили лицо Спока, а в нос ударил запах крови. — Извини. Я не знаю, что со мной происходит, когда ты оказываешься рядом. Мне словно крышу сносит. Спок смотрел на Джима, на его потрескавшиеся губы, появившиеся синяки под глазами, словно он долгое время мучился бессонницей, чувствовал исходившее от него тепло и понимал, что у него совершенно нет сил сопротивляться и бороться. — Я жутко испугался, когда ты пропал. Чувствовал себя ужасно виноватым за случившееся. Ты мне так был нужен рядом. Перед глазами встала картина, как Джим, обойдя в очередной раз всю территорию их клиники, и не найдя его, останавливается у стены и от злости разбивает руки в кровь, пытаясь заместить одно другим. Или не от злости? Или это было страх? — Я не бросил тебя, — внезапное озарение слетело с губ Спока. Джим мучительно застонал и накрыл его губы своими. Сухие, они быстро смягчились от слюны и податливо раскрылись навстречу поцелую, который Спок постарался углубить, внезапно обнаружив в себе совершенно звериный голод плоти. Его зубы хватали и кусали, бередя ранки на губах Джима и заставляя их кровить. Внезапно Джим оттолкнул Спока и схватился за виски. — Чёрт, целую неделю ведь не болела, — зашипел он сквозь зубы и зажмурился. — Кажется, что сейчас взорвётся. Спок помог Джиму не сесть мимо кровати и отнял его руки от висков. Проникнуть в сознание Кирка у него не было возможности, зато снять боль он мог. Точнее, не снять, а забрать на себя. Ему с нею справиться гораздо легче, да и что эта боль по сравнению с той, что живёт с ним последние месяцы. Но Джим был благодарен. Он потянул Спока на себя, раздвигая ноги, а лучшего приглашения было и не нужно. Губы Спока впились в шею, оставляя укус на укусе, а руки проворно расстегнули пижамную рубашку. — Быстрее, — бормотал Джим, словно боялся, что Спок передумает и уйдёт. Ах, если бы. Споку казалось, что нет такой силы во вселенной, способной его остановить. Не теперь, когда он получил обратно часть собственного сердца и души. Джим попытался помочь Споку раздеться, но быстро понял, что помогать там особо не с чем. Брюки и бельё вулканец быстро скинул сам, рубашка соскользнула с тела, словно напуганная перспективой разлететься на лоскутки, а когда и куда делась обувь, Джим подумать не успел. Жадный рот накрыл один из его сосков, животом Спок прижал его возбуждённый член к паху, а руки продолжали гладить бока, вновь вспоминая каждый изгиб. Джим запрокинул голову в попытке выровнять дыхание и хотя бы немного прийти в себя, чтобы не кончить слишком быстро. Приподнявшись на локтях, он посмотрел на вулканца, который с упоением вылизывал его живот. Тот, почувствовав взгляд, поднял глаза, и у Джима перехватило дыхание. Ему казалось, что он видит перед собой не собрата по несчастью, с которым они оказались в лечебнице, а… — Пожалуйста, завяжи мне глаза, — не выдержал он. Спок, словно оглушённый, несколько секунд силился понять, о чём же его просят. Потом поднял с пола свою рубашку и всё-таки оторвал от неё длинный лоскут. Оказавшись в абсолютной темноте, Джим потянулся вперёд и, упершись в костлявую грудь, поросшую жёсткими волосами, скользнул ладонями вниз к паху. Спок не двигался, позволяя Джиму вновь познакомиться со своим телом, но когда тот обхватил ладонью давно вставший напряжённый член, не смог сдержать судорожного вдоха. — Ты совсем как он, — с каким-то отчаянием проговорил Джим. — На ощупь. Потом склонился и уткнулся лицом в пах. — На запах. Его язык слизнул каплю смазки с головки. — И на вкус. Бешенство захлестнуло Спока, словно всколыхнулись все древние инстинкты его расы. Опрокинув Джима на спину, он с треском рвущейся ткани сорвал с него штаны и навалился сверху, вжимая его всем своим телом в жёсткий матрас. И правда, сколько можно-то? — Я и есть — он, — прорычал Спок, подавляя протестующий стон и просовывая руку между ног Кирку в поисках входа. Джиму это признание явно не понравилось, и он постарался отпихнуть вулканца, но это было уже бесполезно. В худом, на первый взгляд, теле Спока было значительно больше силы, чем можно было предположить. Каждая попытка оттолкнуть кончалась заведённой за голову рукой, каждая попытка сбросить с себя — ещё большей агрессией со стороны вулканца. Наконец не выдержав, Спок разорвал простыню, обмотал ею руки Кирка и привязал к изножью кровати. Но как только человек перестал дёргаться, словно смирившись, весь пыл куда-то делся. Он смотрел на связанного и ослеплённого человека, начиная осознавать весь ужас происходящего. Это действительно не он. — Прости, — шёпотом и поцелуй в висок. — Пожалуйста, заверши начатое. И он завершил. Медленно, тягуче, как бывало у них, когда вместо рабочей смены на следующий день их ждала увольнительная. Джим не просил его развязать, но просил большего, натягивая узы, выгибаясь и разводя ноги. Он откликался на каждое прикосновение и страстно отвечал на поцелуи. Когда Спок склонился, чтобы взять в рот, Джим запротестовал. — Нет, пожалуйста, я хочу, чтобы ты был со мной. Я хочу чувствовать тебя на себе. И Спок подчинился. Он целовал Джима, прижимаясь пахом к паху и наслаждаясь трением плоти о плоть, от которого Джим ёрзал и довольно улыбался, постанывая ему в губы. Когда тянуть дальше не было уже никаких сил, Спок порылся в прикроватной тумбочке, но ничего не нашёл. — Откуда бы я тебе её взял, — усмехнулся Джим. За кремом сходить в ванную он тоже не позволил. Пришлось намочить пальцы слюной, которая и так от частого дыхания стала вязкой и густой. — Тебе будет больно. — Не будет, — бравурно заявил Джим, продолжая настаивать на проникновении. И действительно было больно, причём обоим. Но Джим не проронил ни звука, прокусив себе губу, а Споку на какое-то мгновение показалось, что он просто снимает с себя кожу. Но Джим резко дёрнул бёдрами, заставив Спока застонать от боли, но сразу после этого он почувствовал влагу и жар. — Я… — Двигайся! И Спок вновь подчинился. Сперва нерешительно, боясь причинить ещё больше боли, а потом, заблудившись в своих чувствах и стонах Джима, просто вбиваясь в его тело, не задумываясь ни о чём и пытаясь получить максимальное удовольствие от этой неполноценной однобокой связи. Он попытался вновь проникнуть в разум Джима, но железные ворота не дали щели. Правда, на этот раз ему показалось, что с другой стороны ворот тоже кто-то стучал. И чем сильнее он вдалбливался, тем чаще он слышал самое желанное: — Спок… да… а… да… сильнее… Джим кончил первым, залив им обоим животы спермой. Спок не отрывался от его губ, ловя каждый стон, которыми перемежалось его имя, и кончил следом, вставив максимально глубоко. — Не надо, — попросил Джим, когда Спок пытался вытащить член из горячего и растянутого отверстия. Он видел, что ноги Джима с внутренней стороны перепачканы красным, и у него самого на лобке волосы покрылись кровавой коркой. — Мы слипнемся. — Пускай. Но всё-таки под недовольный и болезненный стон он покинул тело Джима и встал с кровати. — Ты куда? — почти безразлично спросил Джим. Спок намочил полотенце и, вернувшись, протёр его ноги, пах и между ягодиц. На простыне, а точнее, на оставшемся от неё куске, красовалось огромное алое пятно, глубоко пропитавшее в том числе и матрас. Бывало, они и прежде во время секса теряли контроль, но никогда повреждения не были изначально принятыми и настолько серьёзными. — Тебя надо показать врачу. — Как ты себе это представляешь, — Кирк хмыкнул. — Просто развяжи меня и останься. На его запястьях кожа сильно стёрлась, но крови не было. Спок помог устроиться поудобнее, накрыл их одеялом, и Джим прижался к нему всем телом, морщась при каждом движении. Спок прикрыл глаза, пытаясь осознать, что же произошло. Катастрофы не случилось, мир не рухнул, но ощущение неправильности произошедшего сильно мешало заснуть, поднимая из глубин сознания все самые нелогичные страхи и предположения. Впрочем, Спок не мог сказать с полной уверенностью, что ему мешает спать больше — тревога или звук джимова дыхания и его перекинутая через грудь рука, как извращённая пародия на некогда существовавшую и мучительно желанную близость. Прежде одни лишь поцелуи казались куда более личными и создавали большее ощущение единения, чем недавнее единение плоти, не коснувшееся их связи, словно они были чужаками. Такого прежде не бывало. Даже в их первую ночь, когда они только начинали узнавать друг друга, когда страх ошибиться то глушил, то распалял страстность, каждое прикосновение, каждый поцелуй затрагивали внутренние струны, начинавшиеся в сердце одного и тянувшиеся до сердца другого. Так чудовищно было их не слышать. Споку казалось, что он падает в пропасть, образовавшуюся между тем, во что он продолжал верить, и обладателем чего стал в действительности. А потом наступило утро. Джим всё ещё лежал рядом, не мигая глядя в потолок. У него сильно покраснели глаза, словно он их и не смыкал. Уголки рта непривычно кривились, поднимая весь осадок прошедшей ночи и усугубляя опасения, с которыми Спок почти смирился. — Прости, что использовал тебя, — сипло, со сна, проговорил Джим, заметив, что Спок проснулся. Тот не ответил, уже зная, что услышит дальше. — Просто, вы с ним так похожи…
***
Через неделю Сарек получил очень интересное письмо от доктора Леонарда Маккоя, в котором говорилось, что Джеймс Кирк успешно прошёл курс реабилитации и хотел бы встретиться со Споком. Вот только Сарек ничего уже не мог сделать. Даже самые близкие члены семьи не имели права прерывать священное таинство достижения Колинара.
Day 13. Песня, за любовь к которой мне стыдно. Вообще, не то, чтобы стыдно, но я понимаю насколько слова этой песни тупы. Но мне глубоко плевать,ибо музыка охриненная!
Day 12. Песня, которая мне нравится, но к исполнителю отношусь прохладно. Я люблю у Адель не только эту песню, но песен, которые мне у нее нравятся, достаточно мало. Сама певица мне по барабану.
Очередная хрень Кто какая нечисть по знаку зодиака? почему-то все гороскопы, которые я читала, делают из Дев каких-то маньяков, повернутых на массовых убийствах и порядке. У меня дома нет набора холодного оружия, честно.
Дико переменчивая натура, шампунь и кондиционер в одном флаконе. Три минуты назад Леший устраивал вам головомойку и давал жару в стране угля, что не так стояли, свистели, грибы собирали, а теперь заботливо веет прохладой, как кондиционер. А вдруг вы вспотели, пока с ним выясняли отношения? Потому что для того, чтобы выяснить с Лешим отношения, нужны ангельское терпение, чувство юмора и уйма свободного времени. Послушать Лешего, так у всех, кроме него, руки-ноги-голова растут не оттуда, откуда нужно. Придется вывернуться шкурой на изнанку, поменять правый ботинок на левый, левый на правый и виновато пятиться по делам, чтобы Леший вас пощадил и не трындел двенадцать часов в сутки на любую свободно заданную тему. Не садитесь на пенек, не ешьте пирожок – уболтает, заморочит, пирожком подавитесь. Леший обладает тремя дарами: даром слова, даром дела и даром занудства, причем раздает их даром. Управляемый быстроногим Меркурием Леший подвижен, как ртуть, бегает, мельтешит, впаривая никому не нужный отвар из свеженарытого мха. Лучше него ни одна нечисть не может захламиться и быстро превратить нормальный, просторный лес в трущобу. Леший не врет, а играет воображением, не путает следы, а шутит, не строит козни, а развлекается, не опаздывает, а задерживается. Поэтому он превосходный политик, интриган и талантливый критик всех и вся, но, как и Водяной, не оценен по достоинству в родном лесу.
Эмоциональная, сентиментальная, мечтательная, чуткая, ласковая и добродушная нечисть. Двойственная, противоречивая натура, любит перемены и разнообразие, ей хочется то к бабам, то к девкам побыть то Кикиморой домашней, зависимой, то Кикиморой дико-свободной, болотной. Рассорившись с Водяным, бежит к Домовому, обидевшись на Домового, возвращается к Водяному, разрываясь между домом и болотом, как правило, несчастна и не понята в личной жизни. Обладает даром предвидения, если вы напились из копытца, значит, козленочком станете, если полезли сдуру топиться в болото, значит, у вас не все дома. В любом случае, вам понадобится скорая на помощь Кикимора. Она на вас душевно накричит, поставит сотню пиявок, обольет холодной водой, измажет в лечебной грязи, укутает тиной и уложит под куст выздоравливать. Кикимора бескорыстна, умеет хранить секреты, вы можете ей доверить золотую монету, пока отлеживайтесь под кустом. Она ее закопает, и к утру у вас вырастет целое дерево, усыпанное золотом. Если вдруг дерево не вырастет, а Кикимора забыла, на каком поле дураков закопала монету, не отчаивайтесь, главное не результат, а проявленные забота и внимание. Кикимора верный и преданный друг, попадая в ее клешни, вы обречены.
Царь зверей, удалившийся на сомнительный покой, впавший в детство вернувшийся к истокам. Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит, делает это мастерски с большой харизмой, даже если не обладает ни слухом, ни голосом. Может убаюкать, пусть не время, не место, и вы спать не собирались. Разомлеете – заснете навеки, но будете видеть цветные сны, как Кот Баюн идет направо – песнь заводит, налево… Наделен интеллектом и магнетизмом, но часто страдает амнезией: «Я – не я, и котята не мои, где был, кого добил интеллектом, примагнитил намертво – не помню». Великодушен и благороден: «Всем, кому должен – прощаю!» Любит опекать, особенно слабых: мышку, зайку, хомячка, птичку, рыбку. Опекает долго, тщательно, с интересом, может потом милостиво отпустить на волю, если наигрался. О нем следует неусыпно заботиться – кормить сметаной, свежим мясом, поить сливками, гладить по шерсти, вычесывать блох, иначе захиреет и откажется побыть у вас смыслом жизни. Не обольщайтесь, Кот Баюн – дикое животное, как его не корми, все в лес смотрит. Упрямый, наглый и чертовски сообразительный хищник, если ему нужно получить вон ту сосиску, будет охотиться, пока сосиску не сдадут на милость победителю.
На самом деле – это Василиса Премудрая, уставшая от суеты и разочаровавшаяся в людской породе, которую знает, как облупленную. Мизантроп и циник, серый кардинал на пенсии, который уединился в глуши для хитроумного плетения бисером козней. Мирно варит зелья, сушит на зиму мухоморы, чтобы при случае угостить зарвавшегося в лес ближнего. Натура замкнутая, излишне осторожная, занудная и требовательная, семь раз проверит, зачем явились, и только один раз отрежет вам хвост по самые уши, потому что не признает никаких компромиссов, дело пытаете аль от дела лытаете, среднего не дано, «после тяжелой пахоты лежать на печи, есть калачи» как аргумент не проходит. Нечисть справедлива, въедлива и дотошна, читает дурные мысли, понимает гадости с полуслова, выражается в ответ адекватно. Слабый стратег, но сильный тактик, способен отмативировать послать куда подальше, всучив маленький клубочек и указав метлой направление. Замечания Бабы Яги часто ранят, поступки шокируют, безжалостность и холодность обижают добрых молодцев, но ее помощь эффективна как «мертвая» + «живая» вода, когда вас уже порубили в капусту. Нечисть трудолюбива, нерасточительна, хозяйственна и бережлива, но азартна, «под настроение» может спустить на ветер накопленные средства, играя с Соловьем Разбойником в преферанс. У Яги в избушке идеальная организация труда, зелья расставлены в правильном беспорядке, пауки ткут паутину в строго отведенных углах, кот гадит исключительно, где придется, мыши строятся и бегают в четкой последовательности свиньями, мухи летают по намеченной траектории. Баба Яга немногословна, сдержанна, но любопытна, устраивает дознание с пристрастием по пустякам. Осторожно! Все, что путаете в показаниях, будет использовано против вас.
Приведение живет в средневековом замке густом тумане, особенно по утрам. Таинственное, мутное создание, куда пойдет – не знает, что наденет – не выбрало, с кем – неизвестно, зачем – не придумало, скорее всего, вообще никуда не пойдет, потому что это нужно вставать, тащиться тщательно взвесить все «за» и «против». Без анализа ситуации, которую сама замутит до предела, Мара пальцем не шевельнет, ухом не поведет, саваном не шелестнет. Приманить нечисть можно только «на жуткий интерес». Сторонница убеждений, зачем бежать, если можно стоять, зачем стоять, если можно сидеть и зачем сидеть, если можно лежать. Нечисть не случайно олицетворяют со смертью от удушья, достаточно с ней пройтись по магазинам, и вы либо ее придушите, либо сами выдохнитесь. Быть или не быть вот в этом костюмчике – вопрос жизни, смерти и ваших железных нервов. Мара чрезвычайно шумное и назойливое привидение, прилетая в полночь, до шести часов утра гремит цепями бурно обсуждает с вами трогательную и забавную историю «как она дошла до такой жизни после смерти», даже если вы молчите, зеваете и безуспешно пытаетесь заснуть. Но Мара не столько ваш ночной кошмар, сколько воплощенная судьба-злодейка, сплошная морока и легкое помрачнение рассудка. Достать может с того света и бестактно, но ласково, вынести вам мозг. Не переживайте, днем нечисть досаждать не будет, ее не видно – не слышно, когда речь заходит о повседневной, муторной работе.
Если вы твердо решили искупаться, приготовьтесь к худшему. Воспитайте силу воли, запаситесь терпением, научитесь ровно дышать, купите непромокаемые бируши и белые резиновые тапочки, вдруг на вашем жизненном пути встретится Русалка. Русалка будет сидеть на камушке посреди водоема и доооооолго расчесывать свои дивные волосы чудесным гребнем, даже если на голове у нее куцый ежик. А вы должны торчать восторженным истуканом на берегу в тапочках, с полотенцем наперевес, не дыша, чтобы никаких кругов по воде не мешать процессу. Если помешаете, Русалка утопит в омуте эмоций, забьет до смерти гребнем и утащит на дно строить хрустальный дворец под корягой. Натура сложная, загадочная, эмоциональная, кидающаяся из крайности в крайность, то сидит в озере, то лезет в бутылку на дуб, то сладко поет, то вопит пожарной сиреной, то ангел, то черт знает что. Из любви к вам способна отдать голос ведьме, и тут же превратит вас в пену морскую, потому что вот такая вся изменчивая и импульсивная. Ей простительно, у нее внутренний конфликт между возвышенным и низменным: верхам хочется нести свою неземную красоту людям, а у низов хвост заниженная самооценка. Русалка независима, непокорна, своенравна, ускользает из любых сетей, манипулировать нечистью можно, но осторожно, в ежовых велюровых рукавицах. Больше давите на жалость, Русалка где-то очень глубоко в душе добра и отзывчива.
На самом деле, Лихо Двуглазое, но если разбудить, когда не выспалось, то оно начнет лихо ваш отстрел. Нечисть схватит лук, стрелы, подушку, что подвернется под руку, аккуратно прицелится, щуря глаз… она все делает тщательно и аккуратно… вы запомните этот прекрасный одноглазый лик на всю короткую жизнь, оставив назидание потомкам: НЕ БУДИТЬ! Именно про ребенка-Лихо говорили: «У семи нянек дитя без глаза». Оно выросло, няньки попали под лихой естественный отбор, но неугомонность, жизнерадостность и энергию через край нечисть сохранила, впрочем, как и безглазость. Лихо – законченный идеалист и неизлечимый романтик, верит в светлое будущее, в любовь с первого взгляда, в дружбу со второго, в развод и девичью фамилию с третьего. Наступая на одни и те же грабли, упрямо закрывает глаза на людские пороки разбрасывать повсюду утварь, поэтому гордо идет по жизни с синяком под глазом и рубцами на израненном граблями сердце. Если горите желанием узнать о себе всю правду, не боясь стрелы в попу, подушки по ушам, лука репчатого в глаз, сходите к Лиху и поинтересуйтесь.
Натура цельная, упрямая, честолюбивая, огнеупорная, водонепроницаемая, пуленепробиваемая и сильно волевая. Это про него за глаза нежно говорят «нарисовался – фиг сотрешь, козлик», а в глаза сурово – «соль Земли», что справедливо, не сахар же. Единственная нечисть, не склонная к полноте, но не рискуйте ее обозвать ходячим суповым набором, она прощает обиду, если только вы, молодой орел, сидите в темнице сырой и громыхаете на последнем издыхании цепями. Руководитель и стратег, берет на себя всю ответственность за добытое в борьбе золото, над которым добровольно чахнет. Ценит материальные ценности «просто так», в сундуке, а не за комфорт. Вы всегда можете ему поплакаться в берцовую кость, он пессимист, посочувствует так вашему горю, радикулиту и куче проблем с зубами, что сразу поймете – будет хуже. Ревнив, но сдержан, проблему своей головной боли решает радикально – вашей гильотиной. Любит одиночество с Василисой Прекрасной на кухне и с дюжиной Иванов-Царевичей в подземелье, потому что ворчать, философствовать, остроумничать и ценить все прекрасное в приятной компании веселее. Маньяк и азартный игрок во всем, чрезвычайно терпелив, ждать и догонять может вечность, у него есть время. Предпочитает носить повседневный костюм мягкого, кроткого, белого, пушистого, не обманитесь, костюмчик зайчика скрывает утку, яйцо, железный характер.
Ленивая, дружелюбная, безответственная нечисть, предпочитает сидеть на ветвях и постоянно вам свистеть. Натура воздушная, порхает по жизни, льет воду на свою мельницу, успешно раскручивая колесо фортуны. Прекрасно знает что, кому и когда насвистеть лихим молодецким посвистом, чтобы у жертвы заложило уши, она потеряла ориентацию в пространстве, отдала коня, бросила оружие и дунула в разные стороны. Чаще всего Соловей Разбойник выбирает творческие профессии пера и топора. Нечисть обаятельна до дрожи в коленках, оптимистична, общительна, разливается соловьем, поэтому вас терзают смутные сомнения, может это не разбойник с большой дороги, а Робин Гуд, отказавшийся от домашнего уюта, чтобы дать волю и свободу ничего не подозревающему путнику. Соловей Разбойник любознателен и сердоболен, заботливо проверит, далеко ли вас унесло ветром, сколько рук-ног вы сломали, какое количество съестного и недопитого у вас осталось в котомке. Нечисть щедро одарена от природы, но многочисленные таланты не успевает развить, все уходит в свист. Креативна, но в вечном поиске, легко строит воздушные замки, и легко их разрушает на глазах у изумленной публики.
Если вы сели в глубокую лужу, вас стремительно засасывает, вы начинаете гибнуть и возмущенно булькать, но вдруг появляется нечто бледное, зеленое, решительное, которое вас тянет, как бегемота, расхваливая патриотически родную лужу, не сомневайтесь – перед вами Водяной. Он настолько любит свое болото, что предпочитает из него не вылезать. Правда в глубине души Водяной – Крупная Золотая рыба, мечтает о морях и кораллах, опасных приключениях и исполнять любые разумные желания, начиная от корыта и заканчивая столбовым дворянством. Неисправимый тяжелыми условиями жизни романтик, верит в алые паруса, обладает живым воображением устрицы и интеллектуальным потенциалом дельфина. Водяной скромен, общителен, застенчив, нервозен, когда не понимают его возвышенных порывов помочь ближнему удержаться на плаву, обижается и надолго прячется под корягу. Душа у нечисти тонкая, ранимая, но на болоте ни одна тварь этого не ценит. Не проходите с дурными намерениями мимо водоемов, чистому душой Водяному опасно действовать грязными мыслями на нервы. Впрочем, Водяной предпочитает уклоняться от столкновений, обтекать препятствия, нежели бороться с ними. Всегда плавает на глубине и зрит в корень, к Водяному охотно тянутся за советами, иногда в них тонут. Введите текст заголовка
Неослабевающая энергия правящей планеты – Марс влияет с такой силой на бедное животное, что все вокруг него бегают с прожженными дырами и пахнут паленым. Поэтому его негасимую заботу и внимание, как и его самого, трудно не заметить. Обжигает всеми частями речи честно и прямолинейно, но лучше бы молчал. Змей Горыныч импульсивен, ему следует досчитать до тридцати и хорошо подумать каждой своей головой, прежде чем лететь и созидать, разрушив все до основания. Ему не удается примерить чужую шкуру, ни одна шкура не налезет на такую масштабную личность. Поэтому это ползающая, летающая, спящая и огнеметная самоуверенность, непомерная гордыня и истина в последней инстанции. Пылкий сторонник вежливой диктатуры и тактичного навязывания собственного мнения прицельным огнем, но первым в драку не полезет. В каждой бочке массивная затычка, которая стремится руководить и владельцем бочки, и напитком, и бочкой. Мыслит глобально, с размахом, сильно преувеличивая факты. Если болен на всю голову, то сразу на три, если уел с аппетитом одного рыцаря, клянется, что уел дюжину.
Если у вас завелся в квартире Домовой, не отчаивайтесь, считайте, что вам крупно повезло, вы задешево приобрели Тельца, причем Золотого. Вдохните полной грудью и больше не дышите думайте о материальном, не задавайтесь ежедневно глупым вопросом: «Куда делись деньги?» Деньги, появляясь в доме, сразу же сохраняются в надежной банке, до которой вам без веской причины и челобитной не добраться. Лучше подумайте о чем-нибудь духовном, например, о душе, потому что Домовой, хоть заботливая и практичная, но нечисть, и жизнь вас ожидает беспокойная. Домовой ревнив, упрям, эгоистичен, неуступчив в спорах, так что лучше молча соглашаться на все. Особенно незавидна ситуация, когда вы въехали со своим самоваром Домовым, а предыдущие жильцы своего Домового не забрали, и у вас нет адреса, чтобы высказать все, что вы о них думаете. Какое-то время вам придется пожить в аду. В доме станет нестерпимо жарко, вас обвинят во всех смертных грехах, вокруг станут летать бьющиеся, колющиеся, режущиеся предметы домашнего обихода, вас измучит бессонница и потусторонние мрачные голоса, которые нудно выясняют кто в доме хозяин.
Как страшно в субботу ходить на работу, в прилежные игры согбенно играться и знать, на собраньях смиряя зевоту, что в тягость душа нам и радостно рабство.
Как страшно, что ложь стала воздухом нашим, которым мы дышим до смертного часа, а правду услышим – руками замашем, что нет у нас Бога, коль имя нам масса.
Как страшно смотреть в пустоглазые рожи, на улицах наших как страшно сегодня, как страшно, что, чем за нас платят дороже, тем дни наши суетней и безысходней.
Как страшно, что все мы, хотя и подстражно, пьянчуги и воры – и так нам и надо. Как страшно друг с другом встречаться. Как страшно с травою и небом вражды и разлада.
Как страшно, поверив, что совесть убита, блаженно вкушать ядовитые брашна и всуе вымаливать чуда у быта, а самое страшное – то, что не страшно.
Day 11. Исполнитель, вызывающий уважение, хотя песни не нравятся. Для меня это Дэвид Боуи. Сам человек не вызывает пренебрежения, он друг Брайана Молко, его песни, почти как песни Битлз, классика. Но эти песни мне не нравятся. Почему-то не нравятся, хотя такой стиль я очень люблю. Ну, в общем, на вкус и цвет.